В созвездии трапеции [сборник] - Николай Томан

— Ладно, это понятно, — недовольно прерывает Галину Бойко. — А вот где доказательства того, что информацию с Фоциса действительно передают по бинарной системе?

— Тут уж придется запастись терпением, — смеется Костров, очень довольный, что Галина так просто все объяснила. — И терпения этого потребуется нам, видимо, немало.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Терпения действительно потребовалось много. Гораздо больше, чем было его у некоторых членов группы Кострова. Максим Мартынов, например, уже на третий день является к Кострову и смущенно заявляет:

— Вы уж извините меня, Алексей Дмитриевич… Очень не хотелось говорить вам этого, но ведь вы меня знаете — не могу я сидеть без дела. Я привык придумывать новое, совершенствовать, искать… Искать сколько угодно долго, но не сидеть сложа руки. А вы, как я понимаю, намерены главным образом ждать…

— Да, ждать, — подтверждает Костров, и брови его сходятся у переносицы. — Ждать, чтобы убедиться наконец, на верном ли мы пути или допустили ошибку. А потом либо снова поиски, либо усовершенствование достигнутого. Разве вас не устраивает такая перспектива?

— Устроила бы, если бы все это начать сегодня же. Я имею в виду перспективу поиска или усовершенствования, — чистосердечно признается Мартынов.

Костров хмуро молчит некоторое время, потом, вздохнув, заключает с явным сожалением:

— Ну что ж, не смею удерживать. Если вас не интересуют результаты того дела, в которое вложили столько сил и вы лично и все те, с кем вы работали, то вам действительно лучше уйти. Значит, плохо верили в то, что делали…

Мартынов энергично мотает головой:

— Нет, нет, Алексей Дмитриевич! Неправда это! Я все время искренне верил и сейчас верю, что мы примем искусственный сигнал из Вселенной. Потому и не ухожу из обсерватории, хотя мне делали немало заманчивых предложений. Я и теперь остаюсь здесь, с вами, перехожу только к Климову.

— Он снова взялся за дзету Люпуса?

— В том-то и дело, что уже не дзета Люпуса его интересует, — переходит почему-то на шепот Мартынов. — Теперь его занимает альфа Кобры.

— Странно, — пожимает плечами Костров. — С чего бы это?

— В какой-то мере привлекают его подходящий спектральный класс и другие физические данные этой звезды. Но главное не в этом. Басов сообщил мне, что на альфе Кобры сосредоточили внимание американцы. Они «прослушали» в радиусе пятидесяти световых лет почти все звезды, близкие по спектральному классу к Солнцу, и остановились на альфе Кобры…

— Так-так… — задумчиво произносит Костров. — Опять, значит, Басова залихорадило? Американцев, стало быть, хочет опередить. Ну что ж, желаю вам удачи!

В тот же день, встретившись с Галиной, Алексей сообщает ей об уходе Мартынова.

— Не огорчайтесь, Алексей Дмитриевич, — ласково утешает его Галина и осторожно берет под руку. — Жаль, конечно, что ушел Мартынов, но теперь мы и без него обойдемся.

— А другие? Могут ведь сбежать от нас и Рогов и Бойко..

— Эти не сбегут.

— По какой же такой причине?

— Из-за меня.

— Из-за вас?

— Вы не очень наблюдательны, Алексей Дмитриевич, — смеется Галина.

— Ах, вот оно что!

— Ноя тут ни при чем, — спешит объявить Галина. — Между нами, конечно, ничего не было и быть не может. А их отношение ко мне не тяготит меня, потому что они очень хорошие, я бы даже сказала, очень благородные молодые люди…

— Вы так говорите об их молодости, будто сами намного старше, — невольно улыбается Костров.

— Ну, а сколько же мне по-вашему?

— Двадцать три и уж никак не больше двадцати пяти, — не очень уверенно произносит Костров, опасаясь, что, может быть, слишком завысил ее возраст.

— Вот уж не думала, что выгляжу так молодо… — усмехается Галина и торопливо, уходит куда-то.

А Костров снова принимается за расчеты. Нужно хотя бы приблизительно подсчитать, сколько времени следует ждать подтверждения догадки Галины. Если разумные существа, обитающие на одной из планет Фоциса, действительно передают радиосигналы, рассчитанные на прием их нашей планетой или кем-либо еще в космическом пространстве, то не только в самих этих сигналах, но и в периодичности их должна быть какая-то система. В чем же может она заключаться?

Прежде всего в длительности передачи каждого сигнала. Сколько времени ведут они передачу на волне двадцать один сантиметр? Продолжительнее ли она, чем на волне двадцать сантиметров? Пожалуй, длительностью они не должны отличаться друг от друга. Нужно, значит, установить как можно точнее, сколько времени продолжается передача на каждой из этих волн.

У Кострова записано, когда они приняли первую передачу на волне двадцать один сантиметр. Впервые она была зарегистрирована пятого апреля. Прием ее прекратился из-за сильных помех двадцать девятого апреля. Все это время совершенствовалась аппаратура. Когда наконец удалось сконструировать более чувствительную антенну, заметно уменьшились и помехи. Однако вплоть до первого июня принять ничего не удалось.

С первого по тридцатое июня прием велся вполне удовлетворительно, и все время на волне двадцать один сантиметр. Длина волны переменилась только тридцатого, и вот уже четвертый день прием ведется на двадцати сантиметрах. Сколько продлится этот период, неизвестно, но от продолжительности его зависит многое. Кострову кажется даже, что это вообще решит всю проблему.

Очень скоро, однако, приходится отказаться от такой утешительной мысли. Разве есть какая-нибудь гарантия, что передаваемые цифры космического кода состоят из точно чередующихся нолей и единиц? Могут ведь быть и такие, в которых ноли и единицы не чередуются, а повторяются. Число двенадцать, например, состоит в бинарной системе счисления из двух единиц и двух нолей (1100). Зато, если передача на волне двадцать сантиметров продлится половину того времени, какое велась на волне двадцать один сантиметр, станет очевидным, что в первом случае переданы две единицы, а во втором— только один ноль. Для того чтобы уточнить это, необходимо время.

Время… Как часто проносится оно незаметно и как тянется всякий раз, когда хочется его поторопить. Попробуй-ка дождись спокойно, когда пройдут наконец эти десять дней, которые могут решить загадку космической передачи…

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Проходит еще одна неделя, а прием космического радиоизлучения на волне двадцать сантиметров по-прежнему устойчив.

— Сколько мы уже принимаем на этой волне? — спрашивает Костров Сергея Рогова, будто сам этого не помнит; просто ему все кажется, что он сбился со счета.